РОСФИНМОНИТОРИНГ И российские, и иностранные спецслужбы признают – труднее всего предотвращать теракты, совершаемые шахидами-смертниками. О том, можно ли составить “психологический портрет” шахида и каким образом следует с ними бороться, “Известиям” рассказал Анатолий Добрович, врач-психиатр, переехавший из СССР в Израиль в 1988 году. С ним беседовал Владимир Ханелис.
– С точки зрения психиатра, терроризм – это болезнь? Нормален ли террорист-самоубийца?
– Терроризм – не болезнь индивидуума. Это болезнь социума. Если бы можно было провести предварительное обследование тысячи шахидов (здесь и дальше в нашей беседе я буду касаться в основном мусульманского терроризма, сегодня он наиболее “близок” и нам, и России), то число сумасшедших оказалось бы три-шесть человек, что не превышает норму. В общем, террористы – это нормальные, но запрограммированные люди. Даже алкоголика, например, программируют так, чтобы он не пил несколько лет. Что же говорить о человеке, который проходит программирование с ясельного возраста? Ему нужно только отдать соответствующий приказ.
– Террористы, взрывающие метро в Москве, автобусы в Иерусалиме, небоскребы в Нью-Йорке, программировались с детства?
– Несомненно! Этот человек растет в абсолютно мифологизированном мире, разделенном на наших (клан, род) и чужих. Наши – на стороне добра, света, чистоты. Чужие – на стороне зла, тьмы, нечисти. Шахид в собственных глазах, в глазах своего окружения – вовсе не убийца. Он – очистительный огонь. Для шахида предстоящая ему смерть – вовсе не смерть, а секундное преодоление боли перед обретением вечной жизни в раю. Он расстается с близкими, но в раю когда-нибудь шахид встретится с ними, его подвиг и им зачтется.
В раю мусульманскому юноше 14-18 лет в период полового созревания обещают общество 72 прекрасных гурий. А на грешной земле ему, задавленному всевозможными религиозными и родовыми сексуальными запретами, нужно годами тяжело трудиться, чтобы заработать на выкуп невесты. Кроме пояса шахида террорист- смертник часто надевает еще один пояс, который должен уберечь его половой орган.
– Мне приходилось читать о групповых портретах банковских клерков, учителей, таксистов и т. д. Можно ли создать для борьбы с терроризмом групповой портрет шахида?
– Можно, но только если (как сейчас на американской базе Гуантанамо) “под рукой” у специалистов будет достаточное количество террористов. Я не сомневаюсь, что такие исследования там ведутся. Как, вероятно, они проводятся и российскими медиками в местах, где в больших количествах содержатся чеченские боевики.
– Но в руках израильтян тысячи террористов. Работают ли с ними психологи?
– Наверняка работают.
– Способна ли психиатрия помочь человечеству справиться с терроризмом?
– У вас лично были пациенты-террористы?
– И все же – победить терроризм возможно?
Отметим, что это достаточно новое явление. Название данной группы террористов происходит от слова «шахида/шахид», что в исламе означает либо «свидетеля», либо «мученика, того, кто умирает за свою веру». Также женщин-смертниц называют «черными вдовами» и «невестами аллаха».
Впервые Россия с данным типом террористов столкнулась в 2000 году. 7 июня 2000 года 17-летняя девушка Хава Бараева взорвала начинённый взрывчаткой грузовик рядом с военной базой федеральных сил. Погибло трое военнослужащих, пятеро ранены. В 2001 году Эльза Газуева, спрятав гранату под одеждой, взорвала себя рядом с военным комендантом Урус-Мартана.
Мировая общественность обратила внимание на террористок-смертниц после случая в Иерусалиме. 27 января 2002 года в одном из обувных магазинов Иерусалима прогремел взрыв. Были ранены 130 человек, двое погибли. Среди двух погибших была Вафа Идрис. Вафе было 27 лет, она состояла в обществе Красного Полумесяца, и она же стала первой террористкой-смертницей в конфликте между израильтянами и палестинцами.
Не существует единого перечня факторов, которые толкали бы женщин на этот страшный путь. Специалисты отмечают, что мотивы, толкающие женщин стать террористкой-смертницей, индивидуальны. Среди них можно выделить следующие:• потеря мужа, брата, родственников;• родственные и дружеские связи с боевиками и террористами;• тяжелое жизненное положение (разрушенный дом в результате боевых действий, отсутствие работы и заработка);• идеологическая обработка, антисемитизм;• давление и воспитание в семье (были случаи, когда родители продавали несовершеннолетнюю девочку террористам, где ее воспитывали, прививая мысль о том, что надо будет пожертвовать собой);• реакция на военные и полицейские акции силовых структур страны.
В зоне особого внимания вербовщиков оказываются женщины, которые перенесли тяжёлую стрессовую ситуацию (потерю близкого человека, разлад в семье, домашнее и прочее насилие, сложное экономическое состояние и т.д.). При вербовке террористы применяют методы «социальной инженерии». В ход идут различные словесные уловки, которые поднимают женщине самооценку, делают ее более значимой, играют на желаниях, дают новые цели и смыслы. Это приводит к тому, что женщины и девушки из России, Европы и СНГ, с хорошим образованием и материальным достатком бросают семьи, работу, учебу (дело Варвары Карауловой) и едут в ИГИЛ (запрещенная организация в России).
Для террористов женщины-смертницы — достаточно выгодное оружие террора. На их обучение и вооружение не нужно тратить много ресурсов. Их использование дает более сильный пропагандистский эффект (когда женщина забирает жизнь, а не дает, теракт выставляется как последнее возможное средство, как справедливая борьба, когда не только мужчины идут на смерть). Женщину-смертницу сложно обнаружить.
Но как бы террористы ни манипулировали и идеологически не оправдывали «своё оружие», с точки зрения правоверного мусульманина, террористки-смертницы не являются шахидами. В исламе шахидам-мученикам причисляются:• воины, которые стали жертвами боевых действий, которые защищали свою страну, город или семью от внешней агрессии;• люди, которые погибли несправедливо, во время военных действий, техногенных катастроф, природных явлений, болезней. от рук террористов;• те, кто защищал своё имущество.С точки зрения ислама и любой другой религии, террорист-смертник не совершает правоверное действие. Об этом стоит помнить всегда.
Дата публикации: 29.04.22
Можно познакомиться с набором других нормативных значений термина “шахид” и контекстом его употребления и убедиться, что понимание существа вопроса будет слабеть по мере изучения текстов. И вообще, можно ли рационально понять и квалифицировать террористическую войну в Израиле, теракты в Москве и на юге России, 11 сентября, последние события в Лондоне, в Египте?
Поговорить со смертником нельзя, поэтому споры вокруг проблемы не могут учесть его личных ценностей (что “больше жизни”) и намерений. Неизвестно даже, есть ли там сама личность, в том смысле как можно говорить о личности ранних христианских мучеников, жизненная ситуация и самоопределение которых зафиксированы в текстах. Вряд ли когда-либо удастся прочесть подобные записки шахида-террориста или включенного наблюдателя, проникшего в школу шахидов, не появится и художественное описание наподобие “Бесов” Достоевского.
И действительно, можно ли считать адекватными реакции на терроризм и превентивные меры США, России, Израиля и европейской цивилизации в целом? В какой-то момент никто не застрахован от открытия, что политики и в этой ситуации делают то, что умеют, то есть пользуются поводом для достижения своих собственных целей.
Ток что же получается, организаторы “джихада” и учителя смертников провоцируют нас и наших политиков, заранее зная, как мы будем реагировать? Направляя самолеты на небоскребы и смертников в “Норд-Ост”, они знали, что катастрофа будет превращена в шоу и массовую продажу страха. Знали и включали это в сценарии.
А тут уже недалеко до сговора – если цивилизация реагирует как машина, то ее ключевые субъекты соблазняются теневой сделкой с провокаторами, о чем, кстати, и предупреждал Достоевский. Нерефлексивный борец с террором неизбежно начинает нуждаться в терроре, а в современной цивилизации достаточно способов зарабатывать на продаже оружия, из которого будут в тебя же и стрелять. Так будет и дальше, если действующие субъекты не выработают более мощных (рефлексивных) средств выигрыша или хотя бы понимания, что же происходит на самом деле.
Поэтому-то и разговоры о неком “конфликте цивилизаций” – только бессмысленная присказка, чтобы хоть как-то назвать непонятное явление, чтобы больше не беспокоиться. Христианство и ислам принадлежат одной цивилизации, что бы там ни думал Хантингтон. Рассуждая иначе, проблему не поставишь и понимать не начнешь. Вот Китай, к примеру, точно другая цивилизация, поскольку в сделке не участвует и находится вне проблемной для нас ситуации и вне намерений понимать внутренние конфликты каких-то там “варваров”.
Скорее всего, у организаторов терактов тоже нет понимания, нет и стремления понять, что же они сами-то делают, их действия субъективно не имеют целей цивилизационного прогресса, развития, они “контрцивилизационны” в том смысле, что отличительной чертой европейской цивилизации всегда было стремление к рациональному самоописанию. Цена же вопроса о рациональном описании, понимании, идентификации участников конфликта и их целей – это, грубо говоря, цена выигрыша.
Посмотрим, что может быть предметом сделки, то есть такой формы организации конфликта, в которой еще возможна чья-то пусть эгоистическая, но все-таки постановка целей, а не просто бессмысленная бойня? Обычно, и это естественно, подобные сделки анализируют в теории геополитики. Судя по мэйнстриму политкомментариев вокруг терактов и ответных действий стран антитеррористической коалиции, эта тенденция сохраняется. Обсуждают геополитические цели вторжения США в Ирак, отношения США и Европы, политику России на Северном Кавказе и пр.
Но геополитика бессильна ответить на вопрос, прогнозировали ли организаторы терактов падение режимов Афганистана, Ирака. А ведь это с точки зрения геополитики проигрыш. Преследовали ли организаторы геополитические цели? Считают ли они себя проигравшими? Неизвестно, поскольку они молчат либо занимаются идеологическим обеспечением провокаций, на которые клюют “выигравшие” в геополитической игре и, кстати, в войнах.
Лоббируемые в сделках интересы нельзя более считать интересами освоения геополитического пространства. Уже мировые войны ХХ века показали, что в конце концов выигрывают не те, кто участвует в силовых геополитических переделах, а те, кто надстраивается над ними.
Послевоенная поддержка в СССР и США лояльных им государств функционально имела компромиссную политэкономическую цель – приоритетного развития ВПК. Именно она привела к неожиданным последствиям – к терроризму как мировой технологии, воспроизводящей все элементы любой технологии: поставки, производство и массовое потребление, сообразное региональным стандартам потребления и образа жизни (отсюда некоторые региональные различия террористического почерка).
Все это – в современном сетевом (в масштабах мира) и модульном исполнении: нет денег – получат их на наркотиках (производители которых могут претендовать даже на участие в госуправлении) или на заложниках; нет оружия – наладят малый и средний бизнес на кустарном ремонте разбитой в Афганистане техники; нет исполнителей, согласных рисковать жизнью, – организуют массовое производство и воспроизводство смертников.
Некий дизайнер довел идею до технологической завершенности: продукция утилизируется без всякого маркетинга, поскольку оружием становится сам смертник (технологическая аналогия: в начале ХХ века у Форда рабочие конвейеров, выпускавших автомобили, стали потребителями собственной продукции, т.е. “совместились” с ней, включив в свой образ жизни). К началу нового века для начала новой эпохи осталось сделать “мелочь” – взорвать что-нибудь соизмеримо с эффективностью оружия массового поражения, и после этого империя террора стала по масштабу равной США.
Итак, противостояние сверхдержав было восстановлено: раньше СССР и США являлись конфликтной парой в изобретении и технологизации вооружений, теперь же на место СССР претендует террористическая сеть со своей технологией.